Libster, Dich wundert
die Rede? Аllе Scheidenden
reden wie Trunkene und
nehmen gerne sich festlisch...

Holderlin¹

Вздрогнешь - и горы с плеч,
И душа - горе.
Дай мне о горе спеть:
О моей горе!

Черной ни днесь, ни впредь
Не заткну дыры.
Дай мне о горе спеть
Наверху горы.

Та гора была как грудь
Рекрута, снарядом сваленного.
Та гора хотела губ
Девственных, обряда свадебного

Требовала та гора.
- Океан в ушную раковину
Вдруг-ворвавшимся ура! -
Та гора гнала и ратовала.

Та гора была как гром!
Грудь, титанами разыгранная!
(Той горы последний дом
Помнишь - на исходе пригорода?)

Та гора была - миры!
Бог за мир взымает дорого!
. . . . . . . . . .
Горе началось с горы.
Та гора была над городом.

Не Парнас, не Синай,
Просто голый казарменный
Холм. - Равняйся! Стреляй! -
Отчего же глазам моим
(Раз октябрь, а не май)
Та гора была - рай?

Как на ладони поданный
Рай - не берись, коль жгуч!
Гора бросалась под ноги
Колдобинами круч.

Как бы титана лапами
Кустарников и хвой -
Гора хватала за полы,
Приказывала: стой!

О, далеко не азбучный
Рай: сквознякам сквозняк!
Гора валила навзничь нас,
Притягивала: ляг!

Оторопев под натиском, -
Как? Не понять и днесь! -
Гора, как сводня - святости,
Указывала: здесь...

Персефоны зерно гранатовое,
Как забыть тебя в стужах зим?
Помню губы, двойною раковиной
Приоткрывшиеся моим.

Персефона, зерном загубленная!
Губ упорствующий багрец,
И ресницы твои - зазубринами,
И звезды золотой зубец.

Не обман - страсть, и не вымысел!
И не лжет, - только не дли!
О когда бы в сей мир явились мы
Простолюдинами любви!

О когда б, здраво и попросту:
Просто - холм, просто - бугор...
Говорят - тягою к пропасти
Измеряют уровень гор.

В ворохах вереска бурого,
В островах страждущих хвой...
(Высота бреда - над уровнем
Жизни)
Жизни) - На же меня! Твой...

Но семьи тихие милости,
Но птенцов лепет - увы!
Оттого что в сей мир явились мы -
Небожителями любви!

Гора горевала (а горы глиной
Горькой горюют в часы разлук),
Гора горевала о голубиной
Нежности наших безвестных утр.

Гора горевала о нашей дружбе:
Губ непреложнейшее родство!
Гора говорила, что коемужды
Сбудется - по слезам его.

Еще горевала гора, что табор -
Жизнь, что весь век по сердцам базарь!
Еще горевала гора: хотя бы
С дитятком - отпустил Агарь!

Еще говорила, что это демон
Крутит, что замысла нет в игре.
Гора говорила. Мы были немы.
Предоставляли судить горе.

Гора горевала, что только грустью
Станет - что нынче и кровь и зной.
Гора горевала, что не отпустит
Нас, не допустит тебя с другой!

Гора горевала, что только дымом
Станет - что ныне: и Мир и Рим.
Гора горевала, что быть с другими
Нам (не завидую тем, другим!).

Гора горевала о страшном грузе
Клятвы, которую поздно клясть.
Гора горевала, что стар тот узел
Гордиев: долг и страсть.

Гора горевала о нашем горе:
Завтра! Не сразу! Когда над лбом -
Уж не memento, а просто - море!
Завтра, когда поймем!

Звук... ну как будто бы кто-то просто,
Ну... плачет вблизи?
Гора горевала о том, что врозь нам
Вниз, по такой грязи -

В жизнь, про которую знаем все мы:
Сброд - рынок - барак.
Еще говорила, что все поэмы
Гор - пишутся - так.

Та гора была, как горб
Атласа, титана стонущего.
Той горою будет горд
Город, где с утра и до ночи мы

Жизнь свою - как карту бьем!
Страстные, не быть упорствуем.
Наравне с медвежьим рвом
И двенадцатью апостолами -

Чтите мой угрюмый гpoт.
(Грот - была, и волны впрыгивали!)
Той горы последний ход
Помнишь - на исходе пригорода?

Та гора была - миры!
Боги мстят своим подобиям!
. . . . . . . . . .
Горе началось с горы.
Та гора на мне - надгробием.

Минут годы. И вот - означенный
Камень, плоским смененный, снят².
Нашу гору застроят дачами,
Палисадниками стеснят.

Говорят, на таких окраинах
Воздух лучше и легче жить.
И пойдут лоскуты выкраивать,
Перекладинами рябить

Перевалы мои выструнивать,
Все овраги мои - вверх дном!
Ибо надо ведь хоть кому-нибудь
Дома в счастье, и счастья - в дом!

Счастья - в доме! Любви без вымыслов!
Без вытя-гивания жил!
Надо женщиной быть - и вынести!
(Было-было, когда ходил,

Счастье - в доме!) Любви, не скрашенной
Ни разлукою, ни ножом.
На развалинах счастья нашего
Город встанет: мужей и жен.

И на том же блаженном воздухе,
Пока можешь еще - греши! -
Будут лавочники на отдыхе
Пережевывать барыши,

Этажи и ходы надумывать,
Чтобы каждая нитка - в дом!
Ибо надо ведь хоть кому-нибудь
Крыши с аистовым гнездом!

Но под тяжестью тех фундаментов
Не забудет гора - игры.
Есть беспутные, нет - беспамятных:
Горы времени - у горы!

По упорствующим расселинам
Дачник, поздно хватясь, поймет:
Не пригорок, поросший семьями:
Кратер, пущенный в оборот!

Виноградниками - Везувия
Не сковать! Великана - льном
Не связать! Одного безумия
Уст - достаточно, чтобы львом

Виноградники за-ворочались,
Лаву ненависти струя.
Будут девками ваши дочери
И поэтами - сыновья!

Дочь, ребенка расти внебрачного!
Сын, цыганкам себя страви!
Да не будет вам места злачного,
Телеса, на моей крови!

Тверже камня краеугольного,
Клятвой смертника на одре:
Да не будет вам счастья дольнего,
Муравьи, на моей горе!

В час неведомый, в срок негаданный
Опознаете всей семьей
Непомерную и громадную
Гору заповеди седьмой!

Есть пробелы в памяти, - бельма
На глазах: семь покрывал.
Я не помню тебя отдельно.
Вместо черт - белый провал.

Без примет, Белым пробелом -
Весь. (Душа, в ранах сплошных,
Рана - сплошь.) Частности мелом
Отмечать - дело портных.

Небосвод - цельным основан.
Океан - скопище брызг?!
Без примет. Верно, особый -
Весь. Любовь - связь, а не сыск.

Вороной, русой ли масти -
Пусть сосед скажет: он зряч.
Разве страсть - делит на части?
Часовщик я или врач?

Ты как круг, полный и цельный:
Цельный вихрь, полный столбняк.
Я не помню тебя отдельно
От любви. Равенства знак.

(В ворохах сонного пуха:
Водопад, пены холмы, -
Новизной, странной для слуха,
Вместо: я - тронное: мы...)

Но зато, в нищей и тесной
Жизни: "жизнь, как она есть" -
Я не вижу тебя совместно
Ни с одной:
Ни с одной: - памяти месть!